Василий Верещагин -“своя колея” художника-бунтаря. Жизнь и творчество, отданные борьбе за убеждения. Часть вторая

Музыкальное сопровождение и личная жизнь художника

Во время проведения персональных выставок в разных городах США чтобы усилить необходимый трагический эффект, Василий Васильевич представлял полотна на фоне чёрных стен под драматическую музыку европейских классиков и только при ярком электрическом освещении.
Сопровождая показ картин музыкой Василий Васильевич Верещагин впрямую подходит к кинематографу. Mузыка для него не только фон, сопровождение. Им владела мысль о родстве всех видов искусства.

«Ныне все искусства, более чем когда-либо прежде, братья и сестры», – пишет Верещагин в программной статье «О прогрессе в искусстве». Верещагин мечтает о живописно-музыкальном синтезе: на петербургской выставке 1880 года предполагалось выступление симфонического оркестра, которым должен был дирижировать Римский-Корсаков, и лишь недостаточные размеры выставочного помещения помешали осуществиться этому замыслу.

Чтобы зрители получили более полное представление о русской культуре, решено было сделать музыкальное сопровождение в залах экспозиции на основе российской национальной музыки. Один из знакомых порекомендовал художнику для воплощения замысла молодую талантливую пианистку Лидию Васильевну Андреевскую.

Творческий союз успешно состоялся, а чуть позже она стала его женой. Ей было двадцать три года, Василию Васильевичу — сорок шесть.
Тихая, задумчивая, прилежная, она понравилась Верещагину, но он не сразу разглядел ее неброскую красоту, тем более что Лидия Васильевна характер имела замкнутый. Когда его пленила женственность Лидии Васильевны?
Тогда ли, когда он решил, что ей надо сидеть за роялем в русском народном костюме, и жемчуга нарядного кокошника заставили светиться бирюзой ее светлые глаза? Или во время долгих бесед, когда он изумился ее глубоким познаниям в живописи и литературе?
Как бы то ни было, но Лидия Васильевна, Лида, стала необходима ему ежечасно, ежеминутно, а с рождением первого ребенка, девочки, появились заботы о собственном доме, который хотелось непременно построить в России. Дети должны расти на Родине. Вот тут-то ему и понадобились деньги…

Художник не сразу получил развод, но это было уже неважно. Его переполняла нежность к Лиде и детям, с которыми он перебрался жить под Москву, в Нижние Котлы, где выстроил большой дом с просторной мастерской.
Вернемся немного назад.
Элизабет Мария Фишер – в России Елизавета Кондратьевна Верещагина – первая жена Василия Васильевича Верещагина. Женщина, с именем которой связано 19 лет его жизни.
Известны лишь немногие факты ее биографии: родилась в 1856 году, в Мюнхене познакомилась с Василием Васильевичем Верещагиным, в 1871 стала его женой. Отчаянная женщина участвовала во всех опасных путешествиях художника по Сирии и Палестине, вместе с ним была в Индии, на Тибете и в Гималаях. В 1890 году получила официальный развод. В 1941 году, в возрасте 85 лет скончалась в Париже. Для биографов она долгое время оставалась «невидимкой», о ней знали очень немного. Во-первых, потому что не осталось ни одного ее изображения – ни портретного, ни фотографического – и это при огромной страсти Верещагина к фотографированию.
Во-вторых, сам Василий Васильевич решительно вычеркнул из своей жизни этот девятнадцатилетний период семейного существования. Очевидно первый брак Верещагина не был даже официально зарегистрирован, иначе он не смог бы без проблем, словно холостой человек, обвенчаться с Андреевской.
«Послужной список (Аттестат) В.В. Верещагина, выданный ему канцелярией Туркестанского генерал-губернатора в 1882 году. Означенный коллежский регистратор Василий Васильевич Верещагин из дворян седьмого июля 1893 года повенчан первым браком на дочери отставного титулярного советника Лидии Васильевне Андреевской, 28-ми лет от роду в Вознесенской губ. г. Владимира церкви…».
Во всех исследованиях о жизни и творчестве Верещагина о Елизавете Кондратьевне лишь небольшие скупые упоминания. До самой своей смерти художник выплачивал Елизавете Кирилловне деньги (возможно, на содержание их общего ребёнка), хотя в письмах оставленная супруга ссылалась на то, что деньги ей нужны для ухода за своими престарелыми родителями.
Даже после смерти Василия Васильевича она не постеснялась обеспокоить просьбами о деньгах его вдову, оставшуюся с тремя детьми на руках.

Развод в те времена был непростой процедурой, занявшей несколько лет, в течение которых у пары Верещагин-Андреевская родилась дочь Лидия. К этому моменту Верещагин уже продал свою мастерскую в Мезон-Лаффите, и перебрался в Москву. Москва в ту пору была несомненно более русским городом, чем столичный проевропейский Санкт-Петербург.
На живописном высоком берегу Москвы реки, в районе деревни Нижние Котлы, был построен из сибирской лиственницы дом-мастерская в виде русской избы.

Молодые обвенчались не сразу, виной тому были атеистические взгляды художника и сложные отношения с церковью. Дети рождались вне брака: Лидия Васильевна родила мужу четверых детей, из которых в живых осталось только трое.
В 1892 году в семье появляется первенец – сын Василий, спустя несколько лет родились ещё две дочери – Анна и Лидия. В доме Верещагиных также воспитывался младший брат Лидии Васильевны – Павел Андреевский.

Василий Верещагин считал себя атеистом. Даже заключая брак, он отказался от венчания, в то время такое было делом невиданным и диковинным.

Русская серия

В жизни Верещагина начался период возвращения души к истокам. Теперь он черпает вдохновение и творческие силы в величии и суровой красоте русского Севера. Летом 1894 года художник предпринимает с семьёй путешествие на барке по Северной Двине, на Белое море и Соловки.
Верещагин словно открывает для себя Россию, которой практически не знал и не видел, проведя детство и юность в Петербурге и на Кавказе.

Результатом поездки стали живописные произведения, вошедшие в «Русскую серию», а также книга «На Северной Двине. По деревянным церквам», вышедшая в Москве в 1896 году.

Благодаря работам Василия Васильевича, мы и сегодня имеем представление о многих памятниках древнего зодчества, которые не сохранились до наших дней. Художник зарисовывал уникальные архитектурные детали — резные раскрашенные колонны в церкви Петра и Павла на Пучуге (Архангельская область).

Верещагин специально ездил в глухое северное село у истоков реки Пинеги, притока Северной Двины, чтобы увидеть прославленную икону: деревянное, вырезанное в полный человеческий рост, раскрашенное изображение Николая Чудотворца. Местные жители почитали эту святыню как чудотворную.

В селе Белая Слуда, расположенном на реке Мокшурке, притоке Северной Двины, в Вологодской губернии, Верещагин писал этюды двух деревянных церквей. Одна из церквей, относящаяся к концу XVI –XVII века, сохранила старинный тябловый иконостас.

Последними работами, приобретенными Третьяковым у Верещагина, стали пять картин именно из Русской серии, купленные в 1896 году. Одна из работ называлась «Паперть церкви Иоанна Предтечи в Толчкове. Ярославль».

Остальные четыре работы посвящались Русскому Северу. Камерные по размеру, работы написаны с непривычным для Верещагина чувством покоя и созерцательности.

Василий Верещагин не смог обойтись без новаторства и здесь. Художник попытался синтезировать, слить живопись и литературу. Печатается книга – «Иллюстрированные автобиографии нескольких незамечательных русских людей». Верещагин сливает воедино создание портрета и беседу с тем, кого он запечатлевает на полотне: портрет и рассказ-«автобиография» портретируемого складываются в нераздельное целое.

Во время путешествия по Северной Двине Верещагин открывает для себя русское деревянное зодчество, в котором находит глубокую самобытность. Так появляется серия этюдов, изображающих деревянные церкви Севера, они проникнуты редкой у Верещагина умиротворенностью настроения и общим впечатлением покоя.

Цикл полотен «1812 год»

Ещё будучи в Париже, художник начал писать серию картин о Наполеоне и его провальном походе в Россию. В конце 1880-х годов он меняет концепцию. Верещагин задумывает серию об Отечественной войне 1812 года, куда должны были войти картины освободительной войны и партизанского движения. В цикл вошли 20 картин, этюды и рисунки. Верещагин работал над этой серией всю жизнь, так и не закончив ее…

«Цель у меня была одна: показать в картинах двенадцатого года великий национальный дух русского народа, его самоотверженность и героизм в борьбе с врагом. Было желание еще свести образ Наполеона с того пьедестала героя, на который вознесен. Но это второстепенно, — для меня самое важное было лишь первое», — так описывал Верещагин свое отношение к работам, посвященным Отечественной войне 1812 года.
Серия начинается сценой Бородинского сражения, которому Верещагин посвятил два полотна: «Наполеон на Бородинских высотах» и «Конец Бородинского боя».

«Шахматы поставлены, игра начнется завтра» — сказал Наполеон, возвратясь в свою палатку, после объезда Бородинского поля накануне дня великой битвы.

В центре картины «Наполеон I на Бородинских высотах» изображен Наполеон, наблюдающий за ходом сражения Бородинской битвы. В сером сюртуке, шляпе-треуголке, скрестив руки на груди, полководец апатично и недовольно следит за происходящим.
Василий Васильевич очень серьезно относился к серии: многократно бывал в архивах, изучал исторические документы, собирал воспоминания о войне, жил во Франции, исследовал Бородинское поле.

«В мастерской отца на одном из шкафов стояла точная модель французского полевого орудия с орудийным передком эпохи 1812 года и четыре фашины. Модель пушки, длиной около одного метра, и фашины, сделанные по заказу отца в мастерской парижского артиллерийского склада, благодаря их малым размерам служили мне в детстве занимательной игрушкой», — вспоминает сын художника Василий Верещагин.

Вечером 26-го августа 1812 года, около пяти часов, Бородинское сражение окончилось. Наполеон признавался: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвою. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а Русские стяжали право быть непобедимыми».

Наконец настал тот знаменательный день, которого с таким нетерпением ожидал Наполеон, его маршалы, его солдаты: они дошли до Москвы. В два часа дня второго сентября Наполеон въехал на Поклонную гору, находящуюся в трех верстах от Москвы, и… остановился… Никого не было, никто не встречал, никто не подносил ему ключей от столицы, как это бывало всегда прежде.

Успенский собор — конюшня… Один кавалерист взобрался на так называемое место патриарха Никона и стоит покуривая трубочку, с правой стороны двое других, сидя на полу, режутся в карты.
С колокольни Ивана Великого сняли его громадный крест, что стоило неимоверных усилий. «Император, пишет граф Сегюр, хотел воздвигнуть его над инвалидным домом в Париже». Из каждой страны, из каждого города Наполеон что-нибудь непременно увозил в Париж.
Так в Венеции с портала собора Святого Марка были сняты, тоже с громадными усилиями, его знаменитые бронзовые кони и отправлены в Париж. Крест этот впоследствии, к счастью отыскался в самой Москве.
Многое было отнято у неприятеля во время удачного преследования с нашей стороны. Так казаки генерала Иловайского отбили более 60 пудов серебра, которое было пожертвовано Платовым Казанскому собору в Петербурге, и в 1834 году из него сделали иконостас, по проекту архитектора Тона.

Весь этот вандализм блестяще показывает до какой степени время бессильно над грубыми инстинктами человека. Между разграблением Рима вандалами и разорением Москвы французами прошло 14 столетий. Изменилась только форма, но духовная сущность событий осталась совершенно одинакова.

«Нет. Не пошла Москва моя
К нему с повинной головою!..
Не праздник, не приемный дар —
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою»…
А.С. Пушкин

Легко себе представить, что должен был переживать Наполеон, очутившись в такой обстановке.
Великий полководец, не знавший страха, никогда ни перед чем не отступавший, баловень судьбы, слагавшей ему под ноги один трофей за другим, победитель целой Европы, завоеватель, мечтавший в своем могуществе сравняться с Александром Великим и уподобить свою державу древнему Риму, — вот он стоит в своей обычной позе на Кремлевской стене, сосредоточенно вглядывается туда, где бушует огненная бездна.

Он собрал под знамена полумиллионную армию и вызвал на брань повелителя обширнейшей империи в мире, он прошел всю страну от прусской границы и добился заветной мечты: во главе своей славной армии вступил в Москву, древнюю столицу России.
И что же? Оказалось, что он сам зашел в огненный тупик.
Видя что пламя все шире и шире распространяется вокруг Кремля, сознавая всю бесполезность борьбы с ним, чувствуя, что оставаться долее в этом аду — значит совершенно бессмысленно рисковать своей жизнью, Наполеон пешком вышел из Кремля, едва не погиб в разливавшемся вокруг него огненном море и с величайшим трудом добрался к вечеру до Петровского дворца, расположенного в Петровском парке.

Всякий город, очутившийся во власти неприятеля, подчиняется тому управлению, которое назначит победитель. Пожар Москвы необыкновенно разъярил французов. Наполеон приказал нарядить военные суды и расправляться с поджигателями без всякой пощады.

В то время как французская армия расположилась в Москве, русская сосредоточилась в лагере при Тарутине в Калужской губернии, отстоящем от Москвы на 166 верст.
Невозможность обеспечить правильную и своевременную доставку провианта привела к тому, что войскам Наполеона, особенно расположенным в окрестностях столицы, пришлось терпеть острую нужду с продовольствием. Дело дошло до того, что стали питаться лошадьми, кошками, воронами… Жестокая судьба, предназначенная Великой армии, начинала сбываться.

В маленькой деревушке Городне, в нескольких верстах от Мало-Ярославца, решалась участь Великой армии. Вот сидит Император, покоривший пол мира, сидит на жесткой скамье захудалой крестьянской избы, в обстановке, так мало соответствующей его царственному величию, и думает горькую думу. «Пробиваться или отступать?» Накануне он сам едва не попал в плен. Каждую минуту это могло повториться.
Мнение соратников и Императора совпали — отступать по можайской дороге. Жребий был брошен…

«Зачем он так за славою гонялся?
Для чести счастье презирал?
С невинными народами сражался?
И скипетром стальным короны разбивал?»…

М. Лермонтов. «Наполеон».

Армия французов отступала к Смоленску. Приближавшаяся ночь застала Наполеона в маленькой деревушке. Самым подходящим местом для ночлега представилась церковь.
Таковой была участь всех православных церквей, имевших несчастье очутиться на пути французов.

Успенский собор в Москве служил конюшней для французских военных, Архангельский — винным складом, алтарь церкви Чудова монастыря — кабинетом маршалу Даву, и наконец эта скромная, тихая, сельская церковь удостоилась чести дать ночлег императору Наполеону…. Здесь его настигает известие: в Париже бунт.